Потом они видели этого загадочного «бизнесмена» с лицом древнего жреца еще несколько раз. Альварес даже попытался завести с ним знакомство, но из этого ничего не вышло, несмотря на всю экспансивность и словоохотливость профессора. Дать себя сфотографировать Бэтмен решительно и весьма недружелюбно отказался — и пропал на несколько вечеров, хотя дружки его по-прежнему стояли до глубоких сумерек, прислонясь к столбам под навесом возле харчевни. Стояли и лениво рассматривали посетителей, — мрачные и оборванные, они напоминали коршунов-ауров, выжидающих добычу.

— Чем же они все-таки занимаются, эти деловые люди? — допытывался у Альвареса заинтригованный Андрей.

— Кормятся всяким случайным заработком. Не брезгают наверняка и всякими темными делишками. Таких проходимцев у нас, к сожалению, еще немало. Отбросы цивилизации… А здесь — ее аванпост. Работать, как индейцы, не хотят — они, видите ли, белые. А заниматься контрабандой или, выбрав удобный момент, ограбить кого-нибудь — это в их глазах «честный бизнес», это можно. Asi son… [10]

Наблюдать по вечерам за таинственными рыцарями удачи было, пожалуй, единственным развлечением. После ужина возвращались в гостиницу. Ровно в девять движок местной электростанции переставал тарахтеть, и все погружалось во тьму. Только индейцы еще продолжали некоторое время все так же неподвижно и молча сидеть на улицах, похожие в лунном свете в своих огромных белых шляпах на какие-то чудовищные грибы. Потом и они один за другим вставали и, словно тени, исчезали в темных переулках.

Оставалось одно — ложиться спать. Но Андрей каждый вечер долго ворочался в своем гамаке. Спать в нем он еще не привык — неудобно, никак не пристроишься. Томила духота. С потолка то и дело падали какие-то крупные жуки, некоторые из них светились, словно тлеющие угольки.

Где-то вокруг бушевали грозы, но, видно, далеко, на краю земли. Только безмолвные зарницы полыхали всю ночь, пугая петуха, который вдруг принимался неистово орать за стеной. Тогда где-то под самым боком у Андрея начинала ворочаться и громко сопеть свинья.

Под эти звуки и мерцание далеких зарниц он, наконец, и засыпал.

Так тянулись день за днем.

— А рабочие там ждут. И платить им надо за каждый день, — ворчал Альварес.

Разглядывая от скуки засаленный календарь, висевший на стене в коридоре гостиницы, Андрей вдруг с удивлением обнаружил, что он за 1910 год!

— Ну и что? — философски пожал плечами хозяин. — Главное, чтобы дни недели сходились…

Андрей проверил. Дни недели действительно сходились.

Этот календарь как бы стал для него символом сонной жизни заброшенного поселка.

Наконец долгожданный катер пришел, собрав к пристани всех обитателей поселения. Это было странное суденышко — узкое, длиной не больше пятнадцати метров, оно напоминало простую лодку, изуродованную какими-то непомерно высокими нелепыми надстройками, и не внушало доверия. Над одной палубой громоздилась вторая, похожая на дачную терраску. В довершение сходства на этой терраске стояли совсем дачные плетеные кресла, были развешаны гамаки и полоскалось на ветру сохнущее разноцветное белье…

Но в ходу забавный катерок оказался неожиданно резвым. И сидеть под тентом в плетеном кресле на палубе-терраске, любуясь с высоты проплывающими мимо берегами, было очень приятно. Берега были крутые, обрывистые, и на них сплошной стеной высились деревья.

Плыли час за часом, а зеленая стена джунглей не прерывалась, отгораживая реку от всего мира.

Местами на деревьях пламенели крупные цветы орхидей. И вдруг один из цветков ожил, сорвался с дерева и неожиданно полетел над рекой!

Андрей схватился за бинокль и разглядел, что это небольшой попугай, украшенный длинным шлейфом алых перьев. Он промчался над водой с пронзительным криком, и снова наступила сонная тишина, нарушаемая только журчанием воды за бортом и монотонным, убаюкивающим перестуком мотора.

Иногда раздавался гортанный предостерегающий крик, и мотор затихал. Это матрос, стоявший с длинным шестом на носу катера, предупреждал, что навстречу плывет огромный ствол махагониевого дерева или торчит полузатопленная коряга. Приходилось сбавлять ход и лавировать, чтобы не наткнуться на них.

Ценная древесина махагониевых деревьев, как рассказал Андрею Альварес, была главным богатством этих диких, непроходимых лесов. Срубленные деревья просто сбрасывали в воду, и Усумасинта лениво несла их к океану.

— Порой такое путешествие затягивается года на два, — добавил капитан катера.

Это было, пожалуй, не удивительно, потому что. часто попадались деревья, застрявшие на береговых отмелях. Они будут лежать, пока их не смоет половодьем и не понесет дальше, к далекому океану.

Нередко попадались и пригревшиеся на песчаных отмелях аллигаторы, тоже очень похожие на полузатопленные куски дерева с уродливой бугристой корой. На шум мотора лишь некоторые из них лениво поднимали головы и отползали поближе к воде.

Когда вечером, выбрав поудобнее местечко за мысом, где течение было не таким сильным, остановились на ночлег, Альварес предложил Андрею искупаться. Это было весьма заманчиво, потому что, как только катер встал, встречный ветерок перестал овевать разгоряченные лица и опять начала мучать липкая оранжерейная духота.

Стараясь не думать об аллигаторах, Андрей быстро разделся и вслед за профессором бросился в воду. Она была чистой и бодряще-прохладной. Хотелось плескаться без конца.

К удивлению Андрея, никто больше последовать их соблазнительному примеру не захотел, хотя матросы и посматривали на них с борта катера с явной завистью.

— Ныряйте к нам, вода отличная! — крикнул им, отфыркиваясь, Андрей.

Но они лишь качали головами. А капитан наставительно сказал с мостика в мегафон:

— Насе dano! [11]

— Они здесь никогда не купаются, хотя и проводят всю жизнь на реке, — пояснил Альварес.

— Боятся аллигаторов?

— Ну, аллигаторы здесь робкие и небольшие, они никогда не бросаются на людей. Разве уж вы на него наступите, а бежать ему будет некуда. Просто глупый предрассудок, каких немало еще бытует в этих глухих краях.

— А вы, Франко? — крикнул Андрей.

— Я не люблю купаться на ночь, — уклончиво ответил тот и поспешил отойти от борта. Может, лучше зная характер своего шефа, опасался, как бы профессор в целях борьбы с предрассудками не приказал ему лезть в воду?..

Всю ночь суденышко простояло у берега. Плыть в темноте было опасно: налетишь на полузатопленное бревно, и неминуема пробоина.

Спали прямо на палубе, в гамаках. Освеженный купанием, Андрей моментально заснул под журчание воды за бортом и дикие вопли не то птиц, не то обезьян, доносившиеся из леса.

Рано утром поплыли дальше, и берега опять были все так же дики и пустынны.

На третий день к вечеру катер добрался до маленького поселка лесорубов, примостившегося на правом высоком берегу реки. Горы бревен, несколько примитивных хижин с крышами из пальмовых листьев. Вокруг какой-то унылый пустырь, а дальше, прижимая поселочек к воде, сплошной зеленой стеной стоит лес.

Во главе молчаливой толпы рабочих в одинаковых широкополых шляпах их встречал старый и опытный монтеро [12] Бенито — маленький, жилистый, весь словно ссохшийся, с непокрытой седеющей головой. В стороне, в почетном одиночестве, стоял какой-то усатый толстяк весьма грозного вида в щеголеватой шляпе и с огромной деревянной кобурой на отвисшем поясе.

Бенито деловито и коротко доложил, что рабочие наняты, мулы готовы и можно отправляться в путь хоть завтра.

— Великолепно! — обрадовался Альварес и обнял его за плечи.

Толстяк, оказавшийся управляющим, пригласил капитана катера, профессора, его помощника и Андрея в свою контору, на ходу жадно засыпая расспросами о столичных новостях. Какую именно столицу имел он в виду, осталось неясным, и Андрей так и не мог понять, где же они находятся — в Мексике или уже в Гватемале? А спросить об этом не решился.